Всем студентам биологических и медицинских специальностей известна такая дисциплина, как биоэтика. В учебной программе она стоит где-то между гражданской обороной и охраной труда — то есть в ряду самых скучных предметов. А между тем стоит только выйти за рамки её канцелярских определений, монотонно зачитываемых лектором перед полуспящей аудиторией, как оказываешься перед сложнейшими вопросами, решение которых лежит в плоскости не столько биологических, сколько философских знаний. В этой статье предпринята попытка поразмыслить , в жанре этюда, над некоторыми ключевыми вопросами биоэтики.

Трагический опыт прошлых веков, в частности, нацистские лагеря смерти, Хиросима, наглядно показал, что технический прогресс может быть злом без этического контроля и осмысления его возможных последствий. Из осознания необходимости такого контроля появилась современная биоэтика.

Этюд 1. Куда катится этот мир?

Хотя споры типа: «А прав ли Дарвин, и была ли эволюция?» ещё очень далеки от завершения, то, что человечество тоже является частью природы, и имеет общего предка со своими биологическими родственниками — обезьянами, наука констатирует на всех уровнях — от генно-молекулярного до социального. А значит, все законы природы, установленные для других организмов, должны быть справедливы и для человеческих популяций. Что из этого следует?

Возьмём отвлечённый пример: любой специалист, имеющий дело с культивированием биомассы (не важно, будь то бактерии в лабораторной колбе или коровы на ферме), знает простую вещь — перенаселение популяции грозит появлением больных организмов и риском постепенного её вымирания. Самый простой и действенный способ держать популяцию здоровой — периодическое элиминирование её части (проще говоря, время от времени надо забивать часть стада или выливать в раковину с последующим разбавлением часть суспензии бактерий). Иначе — смерть всего сообщества организмов неминуема.

К сожалению, эта закономерность присуща всем популяциям, и человеческой в том числе. Вот только есть одно критическое «но». Люди — единственный вид живых организмов, у которых жизнь абсолютно каждого индивидуума считается главной ценностью. А это «отключает» один из важнейших способов сохранять жизнеспособность вида — постоянный, непрекращающийся ни на миг отбор сильнейших. Отбор происходит просто — слабейшие «оттираются» от основных ресурсов более приспособленными соплеменниками, и постепенно элиминируются (умирают). Этот принцип сформулировал ещё Дарвин, а потомки только подтвердили его справедливость. Чаще всего слабейшими являются больные и пожилые члены социума, а также детёныши. Однако на последних распространяется забота родителей, что даёт им время подрасти и набраться сил, тогда как первые два типа безжалостно элиминируются.

Человеческая цивилизация смогла выйти из жёстких рамок этого отбора. Прежде всего этому способствовало появление второй сигнальной системы, которая в существенной степени развилась только у человека. Как известно, биологи выделяют две сигнальные системы: первая — это зрительные, слуховые и другие «сырые» сигналы органов чувств; вторая же — словесная, в которой в качестве условного раздражителя выступает слово, само по себе не имеющее реального «физического» содержания, но являющееся символом предметов и явлений материального мира. На таком уровне развития общества (популяции) старейшие, биологически уже не конкурентные члены общин приносят существенную пользу — они становятся носителями опыта, который можно полностью передавать следующим поколениям. Так постепенно на передний план вышла ценность жизни конкретного индивидуума. Это отключило первый, основной, критерий естественного отбора. Стоит отметить, что вследствие этого вся наша цивилизация и существует теперь. Однако, с точки зрения биологии, в такой популяции должны стремительно накапливаться мутации, что выражается в увеличении частоты наследственных пороков и ослаблении всего вида. Пока это не заметно, поскольку растущее влияние лекарств до поры маскирует скрытые проблемы [World health statistics 2009], но весь опыт, полученный на популяциях других организмов, свидетельствует, что этого следует весьма опасаться.

Сам по себе мутационный груз — второй способ регуляции не в меру разросшейся популяции. Но люди уже борются и с этим. Всё более смелые эксперименты по генной терапии и клонированию свидетельствуют, что скоро мы сможем прижизненно исправлять генетические мутации, и таким образом победим и этот способ регуляции размера популяций. Также мутации уже не смогут ограничивать рождаемость — искусственное оплодотворение делает возможным передавать по наследству даже те скрытые мутации, которые в природе давали бы бесплодные организмы.

Для регуляции числа таких устойчивых к мутационным ограничителям популяций существует третий, внешний, путь — эпидемии. Скопление организмов одного вида на малой территории рано или поздно ведёт к появлению новых болезнетворных вирусов или бактерий, которые будут смертельными для большей части популяции. Однако и эту преграду человечество научилось обходить за счёт науки и медицины, которые в последнее столетие сумели дать отпор основным «регуляторам»: известнейшая победа медицины в этой сфере — уничтожение вируса натуральной, или чёрной оспы.

Прикладная биология и медицина стараются найти способ избавляться от основных болезней и продлить существование индивидуума даже в ущерб интересам популяции. На сегодня исследования в области борьбы со СПИДом, раком, патологиями иммунной и нервной систем являются самыми финансируемыми направлениями.

С точки зрения науки, человечество надо «чистить», как и любую другую популяцию живых организмов, — чтобы спасти сам вид, надо жертвовать индивидуумами, оставляя только лучших. Однако, с человеческой точки зрения, этот путь неприемлем ни при каких условиях, потому что весь прогресс общества базируется именно на наивысшей ценности и неприкосновенности индивидуума (хотя попытки «чисток» были: примером тому евгеника). Интересно, что в периоды войн идеология автоматически сдвигается в сторону природных механизмов: то есть основной ценностью снова становится существование популяции в ущерб индивидууму. Иначе говоря, с точки зрения высшего командования нелепо разрешать отдельному солдату обсуждать целесообразность выполнения приказа, даже если он может обернуться трагедией отдельной личности. Войско, позволяющее рядовым подобную роскошь, скорее всего, проиграет войну. Однако считать войны гармоничным регулятором численности людей нельзя даже в виде бреда.

Любой биолог — это и профессионал, который знает теорию популяционной биологии, и человек, у которого есть семья, друзья, близкие, да и собственную жизнь ему хочется продлить максимально. Поэтому при сопоставлении теории с реальной жизнью в сознании учёного может возникнуть острый конфликт.

Возможно ли разрешить его, не изменяя человеческой психологии, то есть оставаясь человеком? Сама биоэтика пока не способна предложить приемлемое решение данной проблемы, и даже мечты фантастов по освоению космоса только лишь отсрочивают поиск ответа.

А пока всё идёт своим чередом — тысячи людей в лабораториях и больницах борются за каждую жизнь, хотя в будущем это, возможно, приведёт к вымиранию всего вида Homo sapiens. Если только он не эволюционирует в более развитую цивилизацию, которая всё-таки сможет разрешить данную проблему. Надеемся, что в этом будет заслуга и биоэтики.

Этюд 2. Обманутые ожидания

Значительную долю лекций по биоэтике у медиков занимает рассмотрение вопроса: можно ли врать больному, утаивая от него детали его болезни или лечения?

Часто врачебная помощь не сводится только к диагностике заболевания и подбору химических соединений, которые его устранят. Часто врач может утешением или просто беседой избавить пациента от гнёта плохих предчувствий, которые ухудшают его самочувствие сами по себе. Потенциал самовосстановления организма огромен, и часто сознательно или бессознательно человек может мобилизовать все силы на борьбу с заболеванием. Иногда для этого нужен просто толчок извне, которым может быть либо благосклонный совет врача или плацебо — лекарство-«пустышка». Показано, что не содержащие лекарств таблетки могут улучшить состояние больного (ненадолго), а наиболее эффективным этот способ оказывается при лечении болей. Именно поэтому испытания новых лекарств всегда контролируются исследованиями эффекта плацебо, чтобы, учитывая влияние собственного сознания пациента, определить реальное действие лекарства. Кстати, по этой же причине может возникать иллюзия эффективности гомеопатических препаратов, содержащих равное с плацебо количество действующего вещества — то есть ноль молекул. (Свою «добрую» репутацию гомеопатия заслужила благодаря не столько полезности своих препаратов, сколько их полной безвредности по сравнению с другими методами, например, кровопусканием.)

Но стоит ли врачу прописывать больному драже под видом аспирина? Ведь человек может пострадать или даже потерять жизнь как из-за несвоевременного, так и из-за неправильного лечения.

И второй вопрос: должен ли пациент быть осведомлён об эффекте всех предписываемых ему лекарств? Так, американские врачи в соответствии с бюрократическими требованиями (следствие наступления юристов на медицину в США) должны делать в доступных пациенту отчётах пометки об отсутствии лекарственной субстанции в назначаемом препарате, что, конечно, сводит желаемый эффект плацебо на нет.

Таким образом, взаимоотношениям врача и пациента может повредить чрезмерно скрупулёзное соблюдение прав и свобод последнего, которые тщательно охраняются этическими комитетами и общественными институтами [см., например, Хартию прав пациентов].

Этюд 3. Не мучайте кошек!

Биоэтика регламентирует опыты на добровольцах, а также акцентирует внимание на необходимости гуманного отношения к лабораторным животным.

Остановимся на этичности проведения экспериментов на животных. Как часто пишут в газетах, учёные зверски издеваются над всем, что может двигаться, без наркоза истязают лабораторных крыс, а в минуты депрессий, от нечего делать меланхолично отрубают головки мышатам!

Вопрос необходимости опытов на животных даже не будем рассматривать: любое лекарство перед тем как его примут тысячи больных, нужно проверить на эффективность и безопасность на животных, жизнь которых a priori ниже ценности жизни человека (да простят нам защитники прав животных этот цинизм). Рассмотрим, почему важно соблюдать гуманность в работе с животными.

Наверное, для многих это прозвучит как парадокс, но учёные стараются максимально облегчить участь подопытных животных. И дело тут вовсе не в одном сострадании. Как известно, стресс существенно меняет состояние организма — начиная от молекулярных процессов и заканчивая поведением. Кто работает с животными, хорошо знает: малейшее отличие в способе умерщвления животного — и результаты предыдущего эксперимента уже могут не повториться. А это означает потерю времени и денег на повторное проведение эксперимента. Поэтому максимально точные и воспроизводимые результаты будут получены, если животное будет умерщвлено вообще без стресса — идеально, если во сне; так в большинстве случаев и поступают.

Теперь о том, что чувствуют животные в клетках, зная, что завтра их убьют. Некоторые считают — ничего. Антилопа убегает из когтей тигра, и через минуту уже спокойно пасётся дальше. В дикой природе смерть для мыши или крысы может прийти с любого направления в любую секунду. Поэтому обстановка вивария может вызвать подспудный страх только у людей, но вряд ли животные сильно переживают, обитая в таких тепличных условиях. Представляя себе те ужасы, которые переживают подопытные животные в научных лабораториях, активисты защиты животных, фактически, протестуют против собственных, так называемых экзистенциальных, страхов, главный из которых — страх смерти. Вот в этой области биоэтике предстоит ещё много баталий в будущем.